Про падение пропадом

Непостижимый Дмитрий Бакин
----------------------------------------

----------------------------------------

Уголок Бакина

В свое время я получал журнал «Огонек» и в одном из номеров прочитал рассказ Дмитрия Бакина «Лагофтальм». Ни имени писателя, ни значения слова «Лагофтальм» я тогда еще не знал. Выяснил – рассказ – чуть ли не первая публикация молодого московского водителя, а «Лагофтальм» – это название редкой болезни глаз.

Рассказ меня ошеломил.

Я перечитывал его несколько раз, передавал друзьям, увидел восторженные отклики в центральных газетах и даже в толстом литературном журнале «Октябрь». Оценки профессиональных критиков совпадали с моими ощущениями – я преподаватель географии в средней школе, с детства, приученный родителями к хорошей литературе – с тех пор старался не пропускать ни одного произведения Бакина. Иногда с удивлением, а чаще с интересом, замечал, как меняется стиль автора, читать его становилось труднее, сложнее распознавать поведение персонажей новых рассказов, но чувство внутреннего волнения, интереса не позволяло отложить чтение до завтра. Добирался всегда до конца. А потом уже много дней не мог забыть то странное волнение, вернее, напряжение, которое испытывал при чтении.

В газетах писали, что Бакин – это псевдоним. Что он ни с кем из писателей не дружит, нигде не появляется, ведет замкнутый образ жизни и не дает интервью. Его фото не появлялось нигде. Я, например, увидел лицо полюбившегося мне писателя только в прошлом году и только после его внезапной смерти. И опять же – только в интернете.

Конечно, это удивительный писатель. Его очень быстро стали сравнивать с Фолкнером, Платоновым, Камю. Книги этих писателей, кстати, неизменно присутствуют на моих домашних полках, и я имею возможность сравнивать их авторов с кем угодно, а кого угодно – с ними. Бакин близок многим. И в то же время – разительно далек. Да, он много писал о трудном уделе человека, о смерти, о стремлении человека стать мыслящим существом, а не точкой на географической карте (говорю, как географ) и о бесприютности многих из нас. То есть, писал о том, о чем пишут действительно глубокие, серьезные литераторы. Но писал он по-своему, по-бакински. Вот и вошел наряду с историческими, великими писателями, в новую российскую энциклопедию, в которой и «расшифрован» его Бакинский псевдоним, названа его настоящая фамилия.

Он писал, как человек преклонного возраста, а ведь ему не было и тридцати лет, когда его необычные рассказы стали появляться в толстых журналах. В тридцать пять произведения Бакина уже были переведены на основные языки мира, изданы отдельными книгами в Париже, Лондоне, Токио, Риме и других городах. Я думаю, что это не только потому, что у него свой особый стиль. Свой язык. У него – свои герои. Ни на кого – и, одновременно, на большинство людей – похожие. Это – простые люди, со своим сопротивлением бедам и трагедиям жизни, своей острой потребностью осознать личное назначение, цель в жизни. От этого – и оптимизм Бакинских драм и размышлений. Так думаю я. И, думая так, уже давно создал в своей домашней библиотеке «уголок Бакина».

…Когда-то, прочитав его «Лагофтальм», я, как уже писал вначале, с энтузиазмом рекомендовал и передавал из рук в руки журнал «Огонек» друзьям и знакомым, а теперь, узнав из интернета, что выходит книга «Пропадение пропадом», вобравшая все, что Бакин написал, я буду заранее искать ее уже не только для себя, но и для друзей, которые благодарили меня когда-то за мои давние рекомендации и восторги.

Петр Стельмаков
Новороссийск

Письмо издателю

Книга Дмитрия Бакина «Пропадение пропадом», которую я недавно приобрел, преподнесла мне сюрприз. Оказалось, что я хорошо знал те места, в которых происходили реальные события, описанные автором в художественной повести «Гонимые жизнью». Знал я и подробности – их передавали уже, наверное, третьему поколению.

Я сейчас пенсионер. По специальности – маркшейдер, горный инженер. Работал на многих шахтах Донбасса. В повести некоторые из них указаны, но не названы, как и деревня Грабово – география истории. При чтении я легко узнавал знакомые места. Я легко представлял себе бывших и нынешних жителей Грабово, но, конечно, не их детей или внуков. Твердо знаю: и за двести, и за сто лет, вплоть до наших дней, ничто там не изменилось: те же черные сараи с углем, упавшие заборы, непролазная грязь и пьянство. Но я пишу издателю книги «Пропадение пропадом», в которой помещена повесть «Гонимые жизнью», не потому, что знаю эти места. И не потому что восхищен или угнетен повестью и книгой. Пишу, как человек, озадаченный несвойственному мне, атеисту, чувством мистической, почти библейской тревоги. В чем ее причина? Вернее, природа? Возможно, всего лишь в одном только слове: случайность. А возможно, и в чем-то другом. Ведь сначала были реальные события. Реальные дела реальных людей. Затем – художественное произведение, основанное на достоверной основе. И, наконец, ужасающий, никак и ничем – кроме точного географического места – несвязанная с историей и повестью о ней – беда, весть о которой, как молния, облетела весь земной шар. Вот в этом совпадении, или в этой случайности, и живет моя тревога.

Те, кто еще не читал ни самой повести, ни всей этой трудной, умной книги, постараюсь хотя бы в двух словах изложить необычный сюжет. Необычный сюжет из повести, который имел трагический финал уже в средневековой реальности XXI века. То есть, в наши дни.

Вот его краткое содержание.

В послевоенной (Вторая мировая война) донбасской деревне жил не вполне нормальный художник – самоучка, горький пьяница и любитель поножовщины. Имя художника Пал. Ни он, ни его друзья никогда не бывали трезвыми. На самогон требовались деньги. Где их брать? В деревне, искалеченной жестокими боями при освобождении Донбасса, сохранилась лишь половина домов. Да и те – без окон и крыш. Сохранилась каким-то чудом и деревенская церковь. Хотя и серьезно пострадала. Люди, конечно, ее восстанавливали, ремонтировали, оживляли. Но чего-то главного восстановить не могли. А художник Пал мог. Он знал, что делает церковь церковью. Иконы. Образы святых на стенах. И ему пришла в голову мысль: начать рисовать святых с лиц своих дружков-пьяниц. Рисовать и продавать священнику церкви.

Проблема самогона была бы решена навсегда.

Лучшим лицом для богохульской идеи Палу показалось лицо блудного Бедолагина – главного героя (повторяю – реального, но с литературной фамилией) повести.

О сложности характера Бедолагина, драматических особенностях его судьбы говорить не берусь – точнее автора этого не скажешь.

Во время одной из пьянок в котельной Пал уговорил своенравного Бедолагина позировать ему. Получив согласие, взялся за дело. Самым легким для Пала было рисование нимбов. Затем – ремонт искореженных прогремевшей войной рам и приведение в нормальный вид заржавевших подсвечников. А трудным, конечно, рисование «святого» лица Бедолагина. И заготовки для Бедолагина-Христа.

Вскоре в церкви появились первые «святые» Пала. Прихожане и священник не знали, как благодарить Бога. Число икон и святых со светлыми нимбами и одинаковым лицом множилось. Люди не жалели на святое убранство церкви последней копейки. Невиданное надругательство над чувствами верующих – а люди молились на святых истово – множилось. Дела, творимые в котельной, сегодня бы назвали процветающим бизнесом. А жители деревни и деревень окрестных, жаждавшие веры, надежды, изможденные войной, послевоенным и мирным советским бытом, фронтовые пожизненные калеки, не стыдясь слез, крестились у грешных икон и образов, забывая о боли и холоде и грязи.

Дальнейшее развитие этой истории я, как и содержание самой повести, повторять, не буду – мне, инженеру, ближе цифры и линии. А вернусь к своему беспокойству, к вопросу – почему уже в наше время, именно здесь, над этой греховной церковью и окрестными землями случилось безмерное горе? Почему здесь, а не дальше? И не ближе? А здесь! Думаю снова – совпадение? Случайность? Отмщение?

17 июля 2014 года на церковные кресты, на сады и огороды местных жителей, их худые дома, вдруг с огромной, окровавленной высоты неба началось вдруг падение сотен мертвых человеческих тел, взрослых и детей. Это были пассажиры малазийского «Боинга», сбитого новой, уже сегодняшней донбасской войной, сбитого неизвестно кем, зачем и чем? В чем повинны мирные люди? В чем причины подобных трагедий?

Ничто реально не связано с тем, о чем идет речь: ни живые, ни литературные богохульники, ни отдаленные на годы действия реальных и художественных персонажей, ни бесконечная донбасская война, ни пассажирский самолет с сотнями живых трупов, ни старая церковь. Ничто. А мысль, что все это связано крепким, тугим и невидимым узлом – есть.

У меня есть.

Прочитайте повесть. Прочитайте книгу. Может быть, моя тревога на душе – тревога долгой жизни. Но она не проходит. Она – как у каждого горняка перед выходом в ночную смену на шахте с крутопадающими пластами.

Н.Шиповалов.